Память о государственном терроре в СССР

Память о государственном терроре в СССР

Память о государственном терроре в СССР

Память о государственном терроре в СССР

Здравствуйте. Я постараюсь как-то в общих чертах рассказать и показать, как можно видеть в городе не только то, что видно первым, невооружённым взглядом, но и немножко, чуть-чуть больше, включая довольно простые механизмы, и как это можно замечать — то, что не сразу заметно. Конечно, это будет очень поверхностно, потому что Москва — огромный город, а минут всего тридцать, поэтому это будет скорее обозначение каких-то вещей.

И начну я с цитаты из закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий», преамбула этого закона сообщает нам, что «за годы советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным признакам».

Это касается всего периода и всего пространства советской власти. Если посмотреть на Москву, то есть именно на город, на столицу, то окажется, что в Москве в годы Большого террора (в 1937–1938 гг.) было расстреляно около 30 тысяч человек, а всего за годы советской власти разного рода репрессиям… Здесь идёт речь не только о расстрелах, не только об отправлении в лагеря и о тюремном заключении, но и заключении в шаражках, то есть это заключённые специалисты, которые были вынуждены работать и содержались в специальных тюрьмах, это речь идёт о детях репрессированных, которые сами тоже по этому закону приняты жертвами репрессий, которые оказались либо лишёнными родителей, либо разлучёнными с родителями надолго. Они тоже по этому закону попадают под категорию жертв политических репрессий. И многие-многие другие. Таким образом получается, что с городом в XX веке то, что произошло, вот это государственное насилие по отношению к человеку, вот эта гуманитарная катастрофа, которая случилась с городом и с обществом вообще, это самая большая и самая ключевая вещь, которая случилась с нацией и обществом в XX веке. Память о государственном терроре в СССР

И давайте попробуем посмотреть, как эта история отражается в пространстве города, который пережил такую гуманитарную катастрофу. До недавнего времени центральным памятником жертвам политических репрессий был Соловецкий камень. Это прекрасный памятник, он замечательный. На нём написано, не знаю, видно вам отсюда или нет: «Этот камень с территории Соловецкого лагеря особого назначения доставлен обществом "Мемориал" и установлен в память о миллионах жертв тоталитарного режима 30 октября 1990 года в день памяти жертв политических репрессий». То есть он был установлен ещё в советское время, как вы понимаете, ещё до окончания существования Советского Союза. Он был установлен на Лубянской площади. Соответственно, с 30 октября до 22 августа 1991 года прошло девять месяцев, и эти девять месяцев Соловецкий камень сосуществовал там вместе с Дзержинским, но потом маленький Соловецкий камень победил большого Дзержинского, и большого Дзержинского там больше нет.

Но тем не менее размер этого памятника, если вспомнить о масштабе, который мы с вами видели на предыдущих слайдах, кажется довольно маленьким, кажется, что он находится на непроходном месте, там просто так людские потоки не проходят, надо специально к нему подойти и кажется — даже не столько кажется, сколько это вопрос: действительно ли этот памятник может быть голосом тех миллионов, насколько он действительно соответствует тому масштабу, который он несёт?

Недавно открылась — вы все знаете — Стена скорби, другой памятник, который больше, конечно, по площади и значительней по композиции, но всё же он находится тоже не в том месте, где людские потоки очевидно в большом количестве ежедневно проходят.

Если сравнить с другими городами, которые тоже переживали гуманитарную катастрофу в XX веке, то в этих городах память занимает гораздо больше места. Что, однако, интересно: память необязательно живёт в памятнике. Эти памятники безусловно очень важны. Есть другие формы памяти. Например, вы, наверное, слышали про таблички «Последний адрес», которые вешают на стены домов, откуда были забраны те или иные люди, которые были расстреляны или отправлены в лагеря. Это такие маленькие, довольно незаметные, но очень важные знаки, это тоже способ разговора с городом, с горожанами и способ диалога разных поколений.

Однако в этом же самом городе, наоборот, на проходном месте, на туристическом месте — на Красной площади — стоит памятник, бюст Сталина, захоронение Сталина там же, за спиной этого бюста, и к этому месту регулярно — ну, не то что бы регулярно, но в какие-то специальные даты — устраиваются вот такие церемонии. Кроме того, гигантские памятники стоят — это не единственный памятник Ленину в Москве. Этих памятников много, и если их сравнить с Соловецким камнем и даже со Стеной скорби, то они гораздо более масштабны, подавляющие, что ли. И то же самое с Мавзолеем Ленина.

Однако какой вопрос всё это может задать: хотим ли мы, как горожане, снести все эти памятники и здания, хотим ли мы установить там всюду музеи террора? Или возможны какие-то другие формы взаимодействия, другие формы абсорбции, что ли, той памяти и той истории, которую пережил город?

Вот это вот, например, храм Христа Спасителя, который, как вы знаете, был взорван в 30-е годы и на месте которого собирались построить Дворец Советов, не получилось по комплексу причин, в поздние годы Советского Союза был бассейн «Москва». И что происходит в 90-е годы? В 90-е годы там открывают такой красивый храм Христа Спасителя — то есть это попытка стереть, преодолеть то, что было в 30-е годы, что делалось, и вернуться к тому храму Христа Спасителя, который был построен в честь победы над Наполеоном.

Большевики с Москвой пытались обращаться примерно таким образом: все следы дореволюционной памяти пытались постепенно уничтожаться. Уничтожались краеведческие общества, уничтожалось общество «Старая Москва», ликвидировались сами общества, люди, которые там работали, которые пытались в той ситуации, когда Москва стремительно менялась, становилась совсем другой, они пытались раскапывать, следить, сохранять о старой дореволюционной нестоличной Москве, о той Москве, которая была до того, как большевики перевезли столицу.

Москва была вальяжным городом, с гораздо более размеренным образом жизни. В общем, вот эта связь и память о старой Москве, она большевикам была ни к чему. Именно поэтому постепенно боролись со всеми представителями… со всеми бывшими, которые в советское время принадлежали к военной элите, либо были священниками. Постепенно уничтожались те, кто, будучи любого социального происхождения, просто пытался сохранять эту память, как-то раскапывать, сохранять архивы, музейные коллекции и так далее.

Казалось бы, в 90-е годы — в постсоветские годы, не только в 90-е, но и в 2000-е и в 2010-е — может быть, имело бы смысл не стирать этот советский опыт и не пытаться возвратиться к какому-то такому помпезному зданию, а, может быть, имело смысл сохранить это, как какую-то память, как повод для диалога, разговора о том, что бывает с городом, что с ним происходит. Память о государственном терроре в СССР

Вот это пример из Берлина. Это разрушенная церковь кайзера Вильгельма, которая была разрушена во время бомбардировки Берлина, и, разумеется, была возможность её восстановить, были старые фотографии и проекты, была возможность её сохранить. Но почему-то было принято решение оставить её в том виде, в котором она была в 1945 году, как вечное напоминание, до чего может дойти человеческое общество и что произошло с немецким обществом во время Третьего рейха.

И ещё один пример — это Белград, это Телецентр. Сербия, может быть, не самая богатая страна, тем не менее Телецентр — не самая бедная организация в Сербии, и деньги на восстановление после американских бомбардировок у Телецентра были, но было принято решение: восстановить все корпуса для работы, но один корпус оставить как напоминание, как не должны работать СМИ, что происходит, когда СМИ служат диктатуре. И это съёмка совсем недавняя, так сохраняются и даже специально подклеиваются руины здания. Таким образом эта память не стирается, попытка аккумулировать это в какое-то городское пространство для разговора об этом, для постоянного сохранения памяти.

Что же происходит в московских зданиях. Вот это здание на Никольской улице, где, как вы знаете, сейчас ликуют болельщики разных команд, — это здание Военной коллегии Верховного суда, которое здесь находилось с 30-х по начало 50-х годов, и здесь были вынесены более 30 тысяч расстрельных приговоров и москвичам, и не москвичам.

Половина приговоров, которые выносились в сталинское время, были квазисудебные так называемые. Квазисудебные органы, которые делают попытку оформить всё это реально судебным органом, Военная коллегия Верховного суда — это конституционный орган, тогда как другая большая часть приговоров была вынесена несудебными органами, то есть органами, которые не имели права вообще судить людей никаким образом — это тройки НКВД. Тройки НКВД — это несудебный орган, который не имел права даже по советской конституции выносить людям приговор.

Вот здесь находилась Военная коллегия Верховного суда, которая юридически имела право выносить приговоры, но которая выносила расстрельные приговоры по фальсифицированным делам и которая потом — та же самая Военная коллегия, переехав, правда — занималась реабилитацией в 50-е годы. И часто даже те же самые люди сначала подписывали судебный приговор, а потом, спустя 15–20 лет, выписывали справки о реабилитации.

Сейчас это здание выглядит вот таким образом. Ну сейчас не совсем таким, потому что там всё украшено гирляндами, но тем не менее здание много лет закрыто в лесах, вернее даже в строительной сетке. Там ведутся какие-то работы, как обещает сайт, но я точно не знаю, что там происходит внутри. Но, как видите, никакого напоминания о том, что здесь происходило, нет.

Это здание — угол Большой Лубянки и Варсонофьевского переулка, на котором тоже ровным счётом ничего не написано, хотя здесь написано — вот здесь мемориальная доска, — что здесь находился кабинет Дзержинского, потому что здесь было первое отделение ВЧК в 1918–19 годах. При этом к этому зданию примыкают гаражи, гаражи до сих пор находятся в ведомстве ФСБ, равно как и вот это самое здание, на здании ровным счётом никаких опознавательных знаков, в справочниках его нет, не в том смысле, что его нет, а нет какого-то юридического лица, которое там находится. Здесь находились расстрельные гаражи, в которых было расстреляно около 15 тысяч человек. То есть по ночам, после того как были вынесены приговоры, людей из разных тюрем — Лубянской тюрьмы, Бутырской тюрьмы и других тюрем — свозили сюда и здесь они были расстреляны. Казалось бы, в городе, который это пережил и преодолел, могло бы как-то это здание быть включено в память об этом. Однако никакой нет выявленной, публичной памяти и это восстанавливается только через архивные документы. Память о государственном терроре в СССР

Более того, когда мы хотели понять… Поскольку это здание до сих пор находится в ведомстве ФСБ и понятно, что туда нельзя пройти и посмотреть, где именно тот подвал, как он выглядел. На допросах некоторые люди, которые принимали участие в расстрелах, а потом сами были арестованы, на допросах они давали показания, они описывают это пространство. И по их описаниям мы можем себе представить, как это выглядело, но мы там никогда не были, хотя очень бы хотели.

Более того, когда мы заказали в Архиве города Москвы (в архиве города Москвы есть схема этого здания, потому что до революции это было страховое общество «Якорь») схему страхового общества «Якорь» за 1861 год — за 40 лет почти до революции, — нам не дали эту схему, нам сказали, что нам нужно сначала получить согласие нынешнего собственника, что нынешний собственник не против, чтобы мы посмотрели схему 1861 года. Поэтому мы её не видели никогда и точно сказать, где расстрелы производились, мы, к сожалению большому, не можем. Но кажется, что город мог бы приложить какие-то усилия, выявить это и как-то сделать эту память публичной.

Ещё один пример памяти, как бы растворённой в пространстве и никак, вернее, редко специально артикулируемой, — это, как вы все видите, канал Москва — Волга. Очень большое количество зданий комплекса этого канала и зданий Речного вокзала, и эти здания строились не только на севере, но и, допустим, Нагатино и Перервинское водохранилище. Просто в Москве не было коммуникаций с Волгой и всё, что было, это построено руками заключённых, которые либо погибали во время строительства, либо…

Было так называемое дело Дмитлага, поскольку Дмитлаг — это ягодинский проект. Ягода, как вы знаете, был арестован, и в ходе чисток, которые производил Ежов над ягодинской командой, была арестована вся администрация Дмитлага и были повторно арестованы и уже приговорены к расстрелу все те, кто был заключёнными там, не будучи приговорёнными к высшей мере наказания. Таким образом это такой длиной 128 километров памятник ГУЛАГу у нас сохранился, которым пользуются, и вопрос: как могли бы горожане внести его в ментальную карту города, ментальную карту Москвы? Наверное, не нужно этот канал закрывать, потому что его строили заключённые. Давайте продолжать им пользоваться, кататься там на лодочках, прогулочно его использовать и, по мере необходимости, в промышленных целях, но давайте помнить, чему это памятник и каким образом канал был построен.

И как узнавать, вот сейчас я вам какие-то вещи рассказываю, но как их можно узнать совершенно невооружённым… специальным способом в городской истории. Хотя, конечно, некоторые исследования требуют, безусловно, архивной работы, но очень многое доступно и безо всяких архивов. Например, это вырезка из справочника «Вся Москва» за 23 год. И вы видите здесь помимо Бутырской тюрьмы, которую вы все знаете, ещё Ивановский лагерь, Покровский лагерь, Ново-Песковский лагерь, Ново-Спасский лагерь, Ордынский лагерь, Андроньевский, Владыкинский и так далее. И даже даются адреса. Ну, иногда такие неподробные, то есть Покровский бульвар — где-то на бульваре находился Покровский лагерь, где-то в Новопесковском переулке находился Ново-Песковский лагерь.

Конечно, мы обратились и к архивным источникам тоже, к документам, которые недоступны в библиотеке и в интернете в открытом доступе. Это разные архивные документы об инспекции московских концлагерей, московских мест заключения 20-х годов. И надо сказать, что в отличие от 30-х годов, годов большого террора и последующих, когда всё было очень секретно и сейчас очень сложно с этим работать и находить эти документы, в 20-е годы ещё советская власть была гораздо более откровенной. Память о государственном терроре в СССР

И мало того, что этот список лагерей почти весь был представлен в справочниках «Вся Москва», они были на картах, тогда как в 30-е годы, если посмотреть место Бутырской тюрьмы, то на месте Бутырской тюрьмы на карте пустырь — на карте 37 года Бутырской тюрьмы не существует. А в 20-е годы о них писали газеты, о том, что открылся новый концлагерь, или прошла какая-нибудь инспекция какого-нибудь концлагеря, или прошёл какой-нибудь концерт или спектакль в каком-нибудь концлагере. Это вполне себе можно найти в газетах 19–20 годов.

Ещё одним местом для уточнения точного адреса или точного местоположения того или иного объекта, являются бланки: вот здесь «Объединённый куст предприятий принудительных работ», который находился, как мы знаем из других источников, как раз в этом Покровском концлагере. Но здесь уже виден его точный адрес — Покровский бульвар, Большой Трёхсвятительский переулок, дом № 3. Таким образом мы постепенно узнаём, что Покровский концлагерь находился в Морозовском особняке на Покровке, в Трёхсвятительском переулке, рядом с одним из зданий Высшей школы экономики — факультета медиакоммуникаций, если вы знаете.

И, кстати, это было то же самое здание — вот сейчас грядёт годовщина июльского мятежа 18 года, когда левые эсеры и не только они, а многие другие, всё-таки восстали против большевиков, и штаб — наверное, кто-нибудь видел фильм «6 июля», фильм, которому как раз исполняется 50 лет, это фильм, который был снят к пятидесятилетию, 68 года, — там штаб эсеров находится в этом здании, в котором через год, даже через полгода откроется концлагерь. Это, соответственно, Покровка. Просто я хотела показать пример, что в архивах за 20-е годы легче, чем за 30-е находятся схемы, рукой нарисованные.

Это Большая Ордынка, то есть Ордынский концлагерь, где он находился. А он, кстати находился в том же здании, где сейчас мемориальная доска Анне Ахматовой. То же самое здание, тот же самый, вернее, комплекс зданий, в котором были потом надстроены дополнительные этажи, в которых жили Ардовы и куда приезжала Анна Ахматова в гости в Москву. Память о государственном терроре в СССР

Ещё один интересный способ нахождения — это просто полевое исследование. Вот это Ивановский монастырь. Как вы помните, вы видели в списке Ивановский концлагерь, который находился по адресу Ивановский переулок, дом 2, по этому адресу находится большой Ивановский монастырь, который сейчас выглядит очень красиво, весь такой белый, очень хорошо, приятно отреставрированный. И, когда мы пришли туда на экскурсию с просьбой рассказать нам, где тут находился концлагерь, монахиня сказала нам: «Да Бог с вами, я вам лучше расскажу про XVII–XVIII век». И про XXI, про то, как они красиво здесь всё отреставрировали. И действительно, на монастыре всё, что написано, всё, о чём нам говорили в монастыре, — то, что это памятник архитектуры ансамбль Ивановского монастыря, когда он был построен, когда он был перестроен во второй половине XIX века.

Но о том, что здесь происходило в XX веке, не говорится вообще. Однако если прийти в монастырь и если попытаться пробираться не только туда, куда заводит экскурсовод, а ещё немножко убегать от этого экскурсовода, то можно обнаружить разные… Ну, во-первых, даже здесь вы видите эту часть зданий сбоку, которая совсем не так красиво выглядит, как выглядит вот эта основная часть. Дело в том, что в начале 90-х годов, сразу после падения Советского Союза, монастырь был передан обратно Церкви и Церковь опять занялась его восстановлением, но была отдана не вся территория. Часть принадлежала по бумагам, и де-факто и де-юре, МВД, тому же самому преемнику НКВД, и там находился спортзал милиции. Там был такой итальянский дворик, над ним была надстроена крыша, и там в этом итальянском дворике находился спортивный зал, где они бегали, играли в теннис и так далее. И до 2013 года они никак не могли договориться, как именно происходит переход. Поэтому до 2013 года там находились и те и другие, и формально он был в ведомстве Церкви, но фактически там продолжало хозяйничать МВД.

И когда мы туда пробрались, и мы спустились в многоуровневый подвал — мы туда пришли уже в 2014 году, когда уже вроде бы МВД оттуда только что ушли, но у Церкви ещё не было денег, сейчас всё уже гораздо больше отреставрировано — мы обнаружили там многоуровневые подвалы с камерами заключения и много чем другим, интересным. Вот это как бы такой промежуточный процесс, когда уже там нет МВД, но ещё Церковь его не восстановила. Однако часть монастыря, если приглядеться, если вы видите, что тут написано, до сих пор принадлежит Московскому университету Министерства внутренних дел. У монастыря есть несколько частей. Первая часть была сразу передана Церкви, вторая часть была передана Церкви в 2009–2013 годах, а одна часть до сих пор продолжает находиться в ведомстве, том самом, которое его захватило в 18 году.

Но в результате этих наших экспедиций и исследований подвалов мы более-менее смогли восстановить, как физическая реальность соединяется с теми нашими исследованиями, которые мы провели в архивах. Мы знали, что в Ивановском концлагере была типография, там был типографский станок. Мы восстановили, в какой части он находился, мы восстановили, в какой части находились камеры, и это та часть, которая до сих пор находится в ведомстве МВД, поэтому мы там не были.

Вообще концлагерь был основан 1918 году, но 26–27 годов ещё в церкви велась служба. И монахини, которые были выселены в 18 году, они все снимали комнатки где-то в окрестностях Китай-города, и они все приходили сюда вот на службу, пока в 26–27 году их окончательно оттуда не выставили, там открылась экспериментальная тюрьма, ЭКСПОГИ — это центр изучения преступности и преступника при НКВД, который тогда ещё был не таким страшным НКВД.

Понятно, что есть ВЧК и есть Народный комиссариат внутренних дел. Они потом объединились и стали тем страшным НКВД, про которое мы все знаем, и потом опять разъединились и осталось МГБ — КГБ — ФСБ и МВД. Монастырь был в ведомстве НКВД как раз, и разные следы советского пребывания, они при включении этой оптики становятся видны. Конечно, если специально не обращать на это внимание, то можно ничего не заметить, а увидеть только очень красивый отреставрированный монастырь. Память о государственном терроре в СССР

А вот ещё, вы видели, может быть, в бумагах было написано про Новопесковский концлагерь, от которого не сохранилось ровным счётом ничего. Вот это примерное расположение, которое мы восстановили по старым схемам, и оно находится там, где сейчас находится Посольство Великобритании, но всё-таки атрибутировать эти места, в частности, нам помогла топонимика, потому что Малый Новопесковский переулок существует и поныне, это там, где многие переулки были снесены при строительстве Нового Арбата, Калининского проспекта.

Ещё о чём говорят архивные документы, а они говорят часто страшные вещи, часто они говорят их откровенно, а иногда приходится догадываться. Например, вот я хотела показать и рассказать историю Московского городского суда, здания, которое ещё до недавних пор существовало и на нашей карте оно было отмечено как существующее. Но в ноябре 2016 года, к сожалению, это историческое здание, которое, во-первых, представляло из себя архитектурную ценность, это был образец конструктивизма, а с другой стороны это было историческое здание, которое несло печальную память о себе. Просто это такой любопытный детектив приходилось нашим коллегам и нам исследовать в связи с этим Московским городским судом. Мы обнаружили жалобу из Московского городского суда, которую пишут Молотову: до недавних пор, когда мы выносили смертные приговоры, все расстрелы для нас производили, приезжали чекисты и всех, кого мы приговорили, всех расстреливали. Но сейчас мы оказались в ужасной ситуации, потому что чекисты так загружены работой, что отказываются приезжать на наши вызовы. Что же нам делать? Пожалуйста, просим либо нам срочно выделить отдельную расстрельную бригаду, либо построить нам отдельное помещение. Память о государственном терроре в СССР

И дальше ответ Молотова: да, вот мы вам выделяем вам 80 тысяч рублей, чтобы вы построили себе расстрельное помещение. Вот мы читаем этот документ, что происходит дальше, мы не знаем, потому что на этом документы в этой описи заканчиваются на эту тему. Но — это, разумеется, совершенно секретные документы бывшие — есть ещё архив Моссовета, который находится в Центральном горархиве города Москвы, который хранит документы Моссовета, где разные отделы Моссовета периодически довольно рутинно заседают на самые разные темы. И там ведётся, в отличие от краткой переписки с Молотовым, там ведётся ежемесячно заседание этого Моссовета, в котором ежемесячно ведётся отчёт, как они строят, как же тратятся вот эти самые деньги и как ведётся строительство гаража в Мосгорсуде. И потом, как мы знаем уже из других документов, гараж действительно был построен и там приводились в исполнение смертные приговоры, поскольку большой поток смертных приговоров из Мосгорсуда мы видели.

Однако никто, к сожалению, так и не знает, где был этот гараж. Московский городской суд уже переехал на Богородский Вал, здесь находился Мещанский суд, но пока там был суд, попасть туда было невозможно. Когда мы хотели там снять на видео человека выходящего, нельзя было даже это сделать. На территорию за забором мы не попали. А потом там было обнесено всё строительной сеткой, потому что здание собирались разрушать, тоже нас туда никто не пустил. А сейчас видимо этот расстрельный гараж снесён вместе со всем судом, в смысле со всем комплексом зданий. Но, к сожалению, мы не можем установить, где именно. Где было здание Мосгорсуда мы знаем точно, а где была пристройка вот этого гаража, мы сказать не можем.

И есть ещё одна любопытная, загадочная история с Московским крематорием, поскольку мы знаем, это известная информация и даже публиковалась в газетах, что к десятилетней годовщине революции, к 1927 году на территории Новодонского кладбища строится первый московский крематорий. И все следили за его строительством, они обязательно должны были успеть к десятилетней годовщине. И он был построен, его руководителем был Пётр Нестеренко. Это человек, который уехал в эмиграцию сразу после революции, потому что он был белый и даже воевал за белых, но, проживая во Франции, он был завербован ГПУ, а он просто очень любил крематорное дело и изучал его во Франции и в Германии. Приехав в Россию, будучи завербованным, он сразу стал строить, ему поручили строительство крематория. Он открылся. Там кремировались советские люди. Понятно, что советские люди были атеистами, им было неинтересно хорониться на кладбищах, погребальный обряд в землю, а это был такой новый советский атеистический способ погребения.

И сразу же, в 30-е годы, почти сразу же, после его открытия, по крайней мере, у нас нет доказательств, нет документов с 27 года, что это происходило сразу, но начиная с 30-х годов есть документы, что Московскому крематорию отправляли на сожжение те самые тела тех самых расстрелянных людей, которых расстреливали в Варсонофьевском переулке. И вот здесь служебная записка: «Директору Московского крематория. Примите 14 трупов для немедленной кремации». А до этого: «Коменданту НКВД тов. Блохину, капитану госбезопасности. Предлагаю немедленно привести в исполнение приговор о расстреле следующих лиц». И тут эти трогательные галочки. Мы всё пытаемся выянить. Ну то есть их один раз проверяли.

Военная коллегия Верховного суда — это приговор Военной коллегии, которая находилась на Никольской, 23, — и вот они составляют список, секретарь составляет список тех, кто приговорён к высшей мере наказания. Никакое обжалование, апелляции, понятно, ничего нет. В тот же вечер, в ту же ночь этот список отправляется Блохину, на Варсонофьевский, 7. Блохин получает, и дальше, видимо, ему привозят из разных тюрем людей, он ставит галочки — ему надо всех проверить, это очень важно было проверить каждого с фотографией, с личным делом, которое с ним пришло. И дальше, видимо, одна из галочек — что приговор приведён в исполнение, но что значит третья — мы пока не догадались ещё, но, наверное, догадаемся.

И на Донском кладбище сжигали расстрелянных по ночам, и по ночам Пётр Нестренко относил их… Он поскольку был арестован, он в 30-е годы всё это делал, а потом в 40-е был арестован и дал показания. И из этих показаний мы много чего узнаём. [Он рассказал,] что он ссыпал вёдрами в могилы невостребованных прахов.

Могила невостребованных прахов — это для бомжей, людей, которые, если они были на улице, никто из родственников за ними не пришёл. Есть всегда на кладбище такая могила невостребованных прахов. И в эту могилу — сначала в одну яму, пока она не заполнилась, потом, в 40-е в другую, уже в 50-е, после Нестеренко, в третью могилу. И сейчас на Донском кладбище этот самый крематорий, он был построен из здания церкви, но в 90-е годы понятно, что из крематория обратно сделали церковь. И на стене написано: «Общая могила № 1 жертв политических репрессий». № 1 — это значит та, которая в 30-е годы наполнялась и там все, кого вы знаете, жертвы политического террора: Луначарский, Мейерхольд, они все там.

Но если войти на кладбище, и эту могилу мои старшие коллеги обнаружили, просто идя по кладбищу, то вы обнаружите кого? Василия Блохина. А я вам напомню вот этот вот самый документ — «тов. Блохину, капитану государственной безопасности». То есть это комендант, который исполнял вот эти самые приговоры. И вот как он выглядел, если вам вдруг интересно, Василий Михайлович Блохин, его жена, дочь и, видимо, их сын или муж, мы как-то пытались выяснить, кто такой Николай Васильевич. Но так или иначе Василий Михайлович Блохин похоронен на том же самом кладбище, вечная ему память, как вы видите, при самом входе, в такой вот торжественной могиле. А вот общая могила жертв политических репрессий, их три, о них, о том, что на Донском кладбище находится такой большой мемориал, об этом, конечно, знают, если вы уже вошли на кладбище, вы этого, конечно, почти не можете не заметить. Но в принципе это не является таким городским, важным пространством памяти. Память о государственном терроре в СССР

Да, конечно, на этом кладбище довольно много чекистов. Я просто говорю про ещё один источник, что какие-то вещи про исполнителей разных преступных приговоров, можно находить ответы, гуляя по Донскому кладбищу. Там очень много отчеств, годов рождения, годов смерти, если про кого-то чего-то не знать. Конечно, это появилось совсем недавно. Мои коллеги рассказывали, что они это обнаружили когда-то уже в 2000-е годы, то есть до этого его не было. Он был захоронен здесь, но без памятника или с каким-то анонимным памятником.

Наверное, уже надо заканчивать. Я, наверное, не буду подробно рассказывать. Хотела рассказать вам, дать совет о каком-то небольшом инструментарии. Очень хороший источник для организации, для ориентирования в городе — это сайт http://retromap.ru, где, во-первых, можно сравнивать старую карту и современную карту, и там очень много самых разных карт: карты и более подробные, и менее подробные. Например, замечательный источник — это немецкая карта 1941 года. И всё то, что немецкая власть скрывала, и что на картах никогда не было, и, вообще, в справочнике «Вся Москва», бесценный источник, например, если открыть Наркомат просвещения за 35 год, или Наркомат водного транспорта, или какой-нибудь ещё такой наркомат, там будет много-много страниц и много-много телефонов, отделов и так далее. И НКВД — просто одна строчка: Народный комиссариат внутренних дел, площадь Дзержинского, дом 2. И всё, и ни одного здания как будто у них больше не было, хотя все почти здания в этом квартале принадлежали НКВД, там были булочные НКВД, парикмахерская НКВД, типография НКВД, это всё…

Вот это самое здание в Варсонофьевском переулке, которого никогда не было ни в одном справочнике, этого здания как будто не существует, а немецкие шпионы выяснили, что всё-таки это ВЧК. Конечно, у них есть ошибки и неточности.

Это справочник «Вся Москва». И, например, хотела обратить Ваше внимание, что, поскольку нумерация домов менялась, ну, вы знаете, что на Тверской улице, она удлинялась, другие улицы объединялись, на Кузнецком Мосту менялась нумерация, Тверская ещё и расширялась, вы знаете, наверное, что многие дома переезжали, была передвижка домов.

Есть справочник «Вся Москва», особенно рекомендую за 25 год, потому что здесь, я не знаю, видно вам или нет, если у вас есть какой-то адрес, что человек проживал, или какое-то учреждение находилось по адресу, допустим, Тверская, 31, но вы смотрите, что сейчас Тверская, 31, — что-то, совершенно вам не подходящее, так вот по справочнику 25 года дома на Тверской не просто, а вот начало, от Революции, 6, — первый дом, третий дом, пятый дом. Дальше Обжорный переулок, седьмой дом. Моисеевская площадь, ещё три дома, и таким образом все дома — поскольку переулки всё-таки не переносились, а сохранились — вы можете вычислить, что дом находится на углу Брюсовского переулка и Тверской улицы. Память о государственном терроре в СССР

Буквально несколько недель назад передо мной стояла задача. Мы поняли вдруг, у нас был архивный источник, что футболисты братья Старостины, которые были арестованы в 40-е годы, что в 20-е годы они жили по адресу Пресненский Вал, 36. И мы вдруг поняли, что мы не понимаем, что это конкретно за дом, что у нас есть номер, но где этот дом находился, мы восстановить не можем. А это была ночь, я уже не могла пойти ни в какой архив и ничего найти. Но за ночь с помощью справочников, с помощью старых карт, ну и с помощью каких-то воспоминаний, где какие-то были описания — двухэтажный был дом, трёхэтажный был, что было за поворотом и что было ещё где-нибудь, мы восстановили конкретно где находился дом, который был снесён, в котором жили братья Старостины, про которых мы делали проект.

Ну здесь просто некоторые инструменты, извините, я просто делала уже в последний момент, поэтому здесь немножко вперемешку.

http://retromap.ru — сайт со старыми картами.

http://pastvu.com — тоже инструмент, когда вы уже работаете с картами, допустим, у вас есть описание, что это был двухэтажный дом, сейчас этого дома нет. Но вы заходите на сайт pastvu.com, ищете фотографии тех домов, которые двухэтажные, то есть ищите фотографии за 20-е годы, 30-е, какой у вас искомый период, находите старые фотографии и вычисляете таким образом, что, если это двухэтажный, а на улице один двухэтажный дом, то вам нужен этот дом. И таким образом понимаете, где он находился, а потом вы возвращаетесь на карту и в справочник «Вся Москва». Память о государственном терроре в СССР

Справочники «Вся Москва» живут на сайте Исторической библиотеки, на сайте Библиотеки имени Ленина, но прямой ссылки нет, они там поиском находятся, справочник «Вся Москва» и на сайте http://bibliophika.ru.

Тут есть несколько городских архивов, объединённые в одно ведомство, но тем не менее разные архивы: Московский городской архив, Центральный государственный архив Московской области, который, хоть и называется Московской области, но включает старую Московскую область, которая сейчас часто Москва, то там очень много сведений. И вообще многие сведения можно находить какими-то косвенными путями. Если архивы НКВД, с ними очень часто сложно работать, а архивы партии, поскольку КПСС больше не существует, они гораздо более открытые.

Допустим, мы делали исследование про лагеря ГУЛАГа в Москве. И в ведомстве НКВД мы почти не могли этого найти, но у каждого лагеря была своя партийная ячейка, и у этой партийной ячейки отложился архив. И этот архив сохранился, поскольку это были чаще окраины, чем Москва, это был район Третьего кольца, то они находятся в Центральном архиве Московской области. Есть архив кино- и фотодокументов государственный, есть Архив кино- и фотодокументов Москвы, он находится на Международной улице, 10.

И собственно все наши знания, которые мы находим, мы их постепенно выкладываем на наш сайт http://topos.memo.ru, где соответственно разные есть тематические блоки: «ГУЛАГ в Москве», «Захоронения расстрелянных», «Концлагеря и арестные дома 1920-х годов», «Места массовых расстрелов».

В: А «Государственные дети» — это детдома?

О: Да это детские дома и разные государственные учреждения, для детей, которые по тем или иным причинам оказались на попечении государства. Не всегда потому, что их родители были расстреляны, часто — потому что родители были раскулачены или как-то просто потерялись, часто — потому что дети были сиротами ещё до советской власти, но они жили в частных приютах. Но поскольку советская власть уничтожила системы частной благотворительности, а система государственных детских домов… И поэтому разрослась беспризорность, про которую вы все знаете, республика ШКИД и так далее, а потом Дзержинский эту самую беспризорность, которую советская власть создала, как известно, взялся её решать, и были построены разные детские дома с разными режимами, и мы это тоже исследуем.

Да, и на карте у нас тоже есть разные — плохо видно — те случаи, когда мы знаем, где было здание, но оно не сохранилось, или мы точно знаем адрес здание, но точный полигон издания мы найти не смогли, и тогда такой ареал бледный.

Память о государственном терроре в СССР

Лекция: «Опыт работы с памятью о государственном терроре в СССР. 30 лет общества «Мемориал»»

Спикер: Александра Поливанова - куратор просветительских программ международного общества «Мемориал»

Ресурсы представленные в лекции:

Коллекция справочников Вся Москва

Записаться на консультацию

Можно написать нам

Нажимая на кнопку, я соглашаюсь
на обработку персональных данных

Читайте также