«История о том, как я женился…»
«История о том, как я женился...»
Не так давно мы брали интервью у замечательного пожилого человека. Много рассказов мы услышали, весёлых и грустных. Одним из таких – простым и проникновенным – мы хотим с вами поделиться.
«Трудился я тогда на заводе «Москвич», слесарем работал. Каждый день рано вставал к смене, на ходу завтракал – и бегом из общежития на метро. Ждановскую линию только с Краснопресненской соединили, новенькое всё было, блестящее: а на «Текстильщиках» так вообще красота! Вот я и сходил на «Текстильщиках». По Волгоградскому проспекту каждый день ходил до завода, ну, а после смены – каждый день обратно. Хорошо было весной: деревца молодые, птички поют, асфальт умытый. Вот едут машины, так я гляжу: всё наши едут. И сердце потихоньку радуется.
Хотя не сразу я радоваться научился. Сперва, как я только пришёл на завод работать, стыдно мне немного бывало. Вроде и работа хорошая, достойная, и зарабатываю ничего себе, и люди в коллективе весёлые, порядочные. А всё как-то… неуютно мне было. Понимаете, у меня мама была доктор наук, пока жива была, мы всё с другой публикой знались. Она бархатное платье носила, играла на пианино – и меня сажала рядом с собой. К нам гости приходили – серьёзные, культурные, хорошо одетые, словом, настоящие интеллигентные москвичи. Мама романсы пела и с ними о ядерной физике беседовала. Отец у меня лётчик был, погиб на фронте. А мама потом замуж за отчима вышла. Ничего плохого про него не могу сказать, он был славный, добрый человек. Только работал вот продавцом в магазине. Когда мама умерла, мне шесть лет было – и кончилось у меня и пианино, и концерты, и ядерная физика. Жизнь как-то просто пошла. И я сам просто жить начал, никаких себе не создавал перемен. А в глубине души… мечтал всё-таки, что вот не будь я слесарем, пошёл бы в университет…
Вот так и шли мои дни: с утра на работу, вечером домой – или в кино с ребятами иногда. В общежитии гитара, шутки, болтовня про девушек – а я нет-нет да и сижу совой в уголке, хмурюсь и мечтаю.
И вот однажды идём мы с ребятами с работы, уже к самому метро подошли. И вдруг вижу я… плывёт. Не поверил даже, что вижу. Идёт девушка – ну как из кинокартины. Платье пышное, светло-голубое такое, на море похоже. Босоножки беленькие, косынка, причёска чудная какая-то, я таких и не видел никогда. Я обмер весь, а ребята смеются, локтями толкают. Красавица в метро вошла, мы – за ней. Она по эскалатору побежала, только белая косынка и мелькнула вдалеке.
Я думал, больше не увижу её, уж очень это на фантазию было похоже! Но нет. На следующий же день снова подходим мы к метро – и тут она, ещё лучше, ещё легче, ещё быстрее бежит. Впорхнула в метро – тут её и след простыл. Каждый день я её видел, каждый день на неё заглядывался: и всякий раз думал, а вдруг сегодня она не придёт! А вдруг именно сегодня или она раньше выйдет, или мы опоздаем!.. Так промучился я несколько дней – а потом отпросился у мастера, вылетел с работы на пять минут раньше, до метро бегом добежал и стою у дверей. Дождался своей девушки – тогда она в белом была, что твоя снежинка. Она в метро, и я за ней. Спустились мы по эскалатору, в вагон зашли. Она с одной стороны, а я с другой. Притворился я, что газету читаю, боюсь до смерти, вдруг она заметит, что на неё смотрю. До «Кузнецкого» доехали, смотрю – она выходит. И я выхожу. Вышли мы из метро, а она быстро-быстро – налево повернула и полетела вниз по улице. Думаю: куда идёт? А вдруг она манекенщица! А вдруг она сейчас завернёт в Дом моделей!.. Да нет, смотрю, мимо бежит. Снова думаю: а вдруг она продавщица в Мосторге, как Гурченко? Да она лучше Гурченко!.. Нет, снова мимо бежит. Да, конечно, она в «Доме иностранной книге» работает, небось и языки всякие знает… Нет, а вдруг она в посольстве молдавском служит, секретарём или кем поважнее!.. Но моя красавица всё мимо.
И тут я понял – как она к Петровке подбежала и налево поворачивает к большому зданию. Она в Большом театре работает. Она балерина или певица!
…Каждый день я ездил до «Кузнецкого моста» вместе с ней. Каждый день я ждал, пока она выйдет из театра со служебного входа, в сквере напротив. Я решил, что она балерина, потому что для оперной певицы она слишком молода, а я хотел, чтобы она была обязательно знаменитой артисткой с уймой поклонников. Каждый день я мечтал, что вот я подойду, заговорю с ней, представлюсь – и смогу её завоевать. И сам буду красивым, важным, мужем великой балерины… Шла весна, было начало мая, уже и мой отпуск приближался. Парни, которые со мной рядом работали, начали свадьбы планировать. Однажды утром я твёрдо решил, что подойду к ней сегодня. Оделся во всё самое приличное, галстук нацепил, шляпу даже взял взаймы у соседа. Снова я убежал пораньше с завода, совсем пораньше – чтобы она даже и не появилась ещё, когда я к метро подойду. А там рядом цветы в ларьке продавались. Я подхожу, в кармане шарю… уже и рот открываю, хочу гвоздики купить… И тут забываю, что сказать хотел. Там, среди гвоздичек этих, хризантем, тюльпанчиков, – стоит она, моя звезда, в платочке, без помады, в халатике, розам ножки режет.
Передо мной женщина стояла. Высокомерная такая, расфуфыренная, в тёмных очках. Брезгливо так розы рассматривала, всё требовала, чтобы поаккуратней резали. Красавица моя пот со лба вытирает, вздыхает тяжело, тут смотрит в мою сторону – и застывает как вкопанная. Щёки у неё сейчас же красные-красные, а глаза прямо огнём горят, злые, большущие; губы плотно сжаты. Я весь как-то сжался, стою жалкий и потерянный, а в голове пусто. Женщина между тем: заверните же, что встали! За нами уже очередь выстроилась… Я пропускаю их: мол, не стою.
Человек пять она потом обслужила. Красная, рассерженная, чуть не плачет… и такая красивая. А я в сторонке стою, шляпу мну в руках – и глаз не свожу с неё. И такой славной и прекрасной она мне показалась – в рабочей одежде, с руками исколотыми. Волосы в косынку убраны, только брови торчат. И ничего в ней и нет как бы – а для меня всё есть.
Тогда пятница была. Ларёк скоро закрывался. Наконец она дверки заперла и за ними спряталась. Выходит – непричёсанная, даже платье голубое на ней как-то не так сидит. А я до смерти счастлив её видеть.
- Ну? – грубо спрашивает она.
А я как ни в чём не бывало:
- В кино пойдём?
Хорошо было весной. Деревца молодые, птички поют, асфальт умытый. Вот едут машины, так я гляжу: всё наши едут. И сердце потихоньку радуется. Полюбил я свою работу: ведь я своими руками, вот этими самыми, делаю так, чтобы машины строились. Самые лучшие в стране. И если бы не я, никаких машин на Волгоградском проспекте бы не было.
Мою звезду звали Машкой. В детстве мама учила её, что только артистичные и образованные девушки счастливо выходят замуж. Машка ничего кроме десяти классов не кончала, но вечно строила из себя настоящую барышню. Знала, где духи достать дефицитные, шила как французская портниха. Из ларька своего как из дворца выходила. А как заметила, что я на неё заглядываюсь, - пуще прежнего стала стараться. Увидела, что я за ней слежу, и выпросила у подруги пропуск в Большой театр. Каждый день за кулисами торчала, будто репетирует: а скучно ей там было – смерть!.. Хотела, чтобы я думал, будто она артистка. А раньше она ещё так в консерваторию бегала, делала вид, будто виртуозно играет на арфе…
Сейчас мы женаты уже сорок лет. Я стал инженером, она – держит великолепное ателье: красоту шьёт невероятную, завидуют все подруги! Но нам как-то не важно, что завидуют.
Главное – что прожили мы свою, а не чужую жизнь».
